Девятое Ава
Равнодушие - это паралич души, преждевременная смерть.
А.Чехов
Всё это было... и не было. Эти строки писал я. И не я. Мне лишь посчастливилось прикоснуться неумелым смычком к золотистой скрипке души моего героя. Послышались волшебные звуки. Они пронзали года, века, сплетались в причудливые словосочетания. Те слагались в предложения, а я с открытым ртом наблюдал, как создавался этот рассказ.
Жаркое израильское лето. Приближается начало поста Девятого Ава. Евреи плачут о разрушенном Храме. Я впервые начал поститься в 1993 году в Тбилиси, сразу же как узнал о существовании этого поста. Приехав в Израиль, я пошёл к Стене Плача во время поста. Стена Плача - это всё, что осталось от былого великолепия Храма. Там я видел много евреев в разных одеждах, молившихся по-разному. Люди стояли и плакали. Мне стало ясно, что если нас не будет объединять радость, то её роль выполнит общее горе. Плакал и я, и, если честно, кроме плача о Храме больше переживал о чём-то своём. О том, что мне уже под пятьдесят, а я ещё по-человечески не жил; о годах, проведенных на чужбине. О том, что я никогда не выучу как следует свой родной язык. Плакал и просил Всевышнего, как о великой милости, сделать для меня чудо: чтобы я мог помогать другим евреям приближаться к Б-гу. Такой глубины чувств мне больше испытать не привелось, хотя у Стены Плача и на могилах праведников я больше десяти лет всегда произношу одни и те же слова (произношу их по-русски, потому, что Всевышний понимает говорящих на всех языках):
- Дай мне возможность помогать другим!
За час до начала Девятого Ава (это было в 2004 году) позвонил младший брат. Он был немногословен:
- Скончался рав Ицхак Зильбер. Сегодня в 11 ночи похороны. Ты пойдёшь?
- Вряд ли, здоровье не позволяет. Я не выношу скопления людей. Кроме того, болят ноги.
Ариэль положил трубку. Я неожиданно разразился рыданиями. Уже больше никто не скажет мне, что он не может заснуть, зная, что требуется его помощь! Я ощутил, как мы все осиротели. Вся община - от маститых равов до девушек, вся религиозность которых заключается в вере, что если рав Ицхак Зильбер благословит, то всё будет хорошо. Через несколько дней я пошёл выразить соболезнование семье - к сыну покойного, раву Бенциону Зильберу. Но не мог к нему даже подойти - он был окружен толпой незнакомых мне людей, по-видимому, очень близких к семье рава Зильбера и рассказывавших разные подробности из жизни праведника. А мне, в общем, нечего было сказать. Я не был его учеником, никогда не был к нему близок... Правда, написал о нём два рассказа, но в них, наверное, уже описал всё, что я знаю о раве Ицхаке. Потом увидел объявление, призывавшее приносить воспоминания о нём и узнал, что пишется книга. Но я понял, что мне нечего добавить. Ведь я виделся с равом Ицхаком считанные секунды. Потом решил: "А почему я, собственно говоря, свысока думаю о секундах?" Ведь каждое "мгновенье раздаёт кому позор, кому бесславье, а кому бессмертие".
Я стал работать над темой.
Внимание привлекла одна история. Жили-были два брата, почти как у меня в семье. Один из них, младший, намного энергичнее; старший мне ближе. Обычная биография российских евреев. Папа и мама, Евгений и Оля Гойхманы, математики, кандидаты наук. Поздний брак, женились по сватовству. На Песах бывает маца, свинину в дом не вносят, дети - Дима и Миша. Родители готовы простить всё на свете, кроме женитьбы на нееврейке. А остальном - обычные советские люди, с их радостями и тревогами. Окуджава, Высоцкий, КВН...
И вдруг - перестройка, все вокруг крутятся... Младший, Миша, уезжает в Израиль. Дима думает защитить диссертацию, работает ассистентом на кафедре математики. 1990 год, денег не хватает. Миша предлагает Диме заработать в Израиле. Правда, на "колониальной" работе, платят сто долларов в месяц - собирать апельсины на плантациях. В тот период в России сто долларов были приличные деньги, а кроме того, появилась возможность присмотреться к жизни в Израиле. Правда, работать надо было по десять часов в сутки.
Дима на работодателя злости не испытывал. Но желание переезжать в Израиль полностью пропало. Вдруг позвонил Миша, говорит: "Есть какой-то раввин, узнал, что ты не делал обрезание, говорит, предлагает тебе 400 долларов, если ты согласишься". Но Дима отказался: он честный человек и привык брать деньги только за свою работу. Если бы он верил, что это необходимо, то сделал бы бесплатно, а так он не согласен. Говорит, что в Израиль ехать не хочет, ему там нечем заниматься, но некошерное он больше есть не будет. А что вообще делать - не знает. Миша предлагает: "В Москве есть ешива, ты можешь там жить, немножко учиться. Кроме того, мне нужен надёжный человек в Москве.
Я хочу наладить там небольшой бизнес, ты будешь моим представителем. А главное - ты обязан познакомиться с равом Ицхаком Зильбером".
Встреча с равом Ицхаком в московской иешиве "Торат хаим" особых эмоций у Димы не вызвала. Было непонятно, почему брат им так восторгается. Обычный старичок, правда видно, что добрый. Но никакой особой величавости, и желания следовать его советам не возникало. Кроме того, он тоже завёл разговор об обрезании и при этом взял его за руку. Вырывать руку у пожилого человека для парня, воспитанного в еврейской семье, было недостойно. Рав Ицхак крепко вцепился в его руку, повёз туда, где делают обрезания и не отпускал до тех пор, пока обрезание не было сделано. Он добился своей цели. Через несколько месяцев рав Ицхак прислал Диме тфилин.
- Я носил их три года, - рассказывал Дима, - пока мне не сказали, что я должен подарить их иешиве, а себе, в связи с хорошим материальным положением, купить более дорогие тфилин. Я так и сделал. Заказал тфилин у самого лучшего мастера. Но до сих пор жалею. Ведь те тфилин были от рава Ицхака.
Рав Ицхак скончался в канун Девятого Ава. Любое событие, которое происходит в жизни евреев, не бывает случайным и хочется как-то понять, почему оно произошло? Мы все, русскоязычные, считаем себя крупными специалистами, большими мудрецами в Торе. Евреи в этот день уже не могут учить Тору. И он скончался именно тогда потому, что это никому из евреев не помешает учить Тору. Он действительно был скромным человеком. Только сейчас мы можем понять, насколько велик человек, который никому ни в чём не хочет мешать.
Вернемся к событиям Девятого Ава. Мудрецы рассказывают одну историю, которая произошла около двух тысяч лет назад. Но мудрецы - они на то и мудрецы, чтобы анализировать какие-то простые, обыденные истории. Они могут на основании этого вынести приговор всему поколению. Вот история.
Жил-был один очень богатый человек. Сейчас, в наше время их тоже хватает. Этот богатый человек решил задать в своём дворце пир. Он пригласил на него мудрецов Израиля, много гостей. И в том числе своего друга по имени Камца. Но слуга перепутал и вместо любезного сердцу Камцы отнес приглашение к человеку по имени Бар-Камца, с котором хозяин пира враждовал. Бар-Камца очень обрадовался. Вероятно, ему была неприятна эта вражда и он решил, что тот человек хочет с ним помириться,- раз прислал приглашение. Причем, видимо, хозяин пира намеревался сделать это публично - люди увидят, что они не враги, совсем даже наоборот... Радостный, он пришёл на пир. Навстречу вышел хозяин, страшно удивленный и даже разозленный такой наглостью. Хозяин спросил его, мол, чего он сюда припёрся? Тот отвечает, что, дескать, пришёл по твоему приглашению, которое твой слуга принес мне.
- Я никогда не поручал слуге ничего такого. Встань и уходи.
Вы знаете, очень неприятно, когда тебя публично унижают. На Востоке (я вырос в Грузии) человека могут скорее зарезать, чем унизить. Потому что считается - кстати, то же самое говорит Тора - что когда ты унижаешь человека, ты убиваешь его не один раз, а несколько. Поэтому Бар-Камца стал просить: "Не прогоняй меня, я заплачу за себя". Вы понимаете, чем страшна ненависть? Когда человек ненавидит, он не ищет своей выгоды. Поэтому с ненавидящим человеком очень трудно иметь дело. Как писал Довлатов, когда ты говоришь с женщиной, то приводишь ей доводы логики и разума, а ей неприятен даже тембр твоего голоса... Так и здесь: ты ничего не можешь сделать с ненавидящим человеком, он не слушает разумных доводов, он не думает о своей выгоде... с ним очень страшно иметь дело. Тогда Бар-Камца сказал:
- Я заплачу не только за себя, но и за половину пирующих.
- Уходи! - ответил хозяин.
- Я заплачу не за половину пирующих, а за всех.
- Уходи! - настаивал хозяин. И схватил его за руку.
Бар-Камца ушёл расстроенный. И сказал себе: "Хозяин - невежа. За столом сидели мудрецы Израиля, они видели, что меня прогоняют - и никто из них не вступился за меня. Я уничтожу весь этот народ!" Потому что народ, который позволяет, чтобы так унижали человека...
Бар-Камца действительно решил уничтожить еврейский народ. Но как он мог это сделать? Он пошёл к римскому императору и сказал: "Евреи тебя не уважают, они уважают себя больше всех". Интересно, что обвинение в неуважении было выдвинуто не случайно. У римских императоров, которые время от времени смещали и резали друг друга, это - «пунктик». Не мог же Бар Камца признаться, что ему плевать на всех императоров и он мстит за то, что не уважают его самого?!
Император потребовал: "Докажи мне это". Бар-Камца предложил: "Возьми и пошли жертву, и увидишь, что они твою жертву не примут".
А в Храме принимали жертвы от неевреев. Когда император послал жертвенное животное, Бар-Камца взял и чуть-чуть надрезал ему губу. Для римлян, которые приносили жертвы своим богам, такая жертва подходила, а для евреев из-за этого изъяна она была уже ритуально нечистой. И евреи действительно отклонили жертву. Причем Тора обвиняет одного из мудрецов - то ли в том, что он не разрешил в период опасности принять не такую чистую жертву, то ли в том, что он запретил евреям убить доносчика? Как бы там ни было, мы считаем, что унижение человеческого достоинства одного, пусть даже и самого недостойного из граждан, явилось достаточной причиной для Всевышнего, чтобы уничтожить Храм и отправить евреев в изгнание.
Сказано, что каждое поколение, при котором не восстановлен Храм, виновно так, как будто оно само его разрушило. Потому что Всевышний посылает евреев на Землю для того, чтобы они чему-то научились. И если на протяжении стольких веков мы не научились уважать друг друга...
Я стал думать, а что бы сделал в такой ситуации рав Ицхак? Вместе с мудрецами выступил бы против хозяина? Мы не знаем, почему мудрецы тогда не сделали этого. Возможно, они считали, что хозяин не обязан терпеть гостя, которого он не хочет... Возможно, мудрецы опасались, что если они вступятся, то вместо
одного осквернения имени Всевышнего возникнет два - он грубо ответит и им. Ведь сказано, что как есть великая мудрость в том, чтобы говорить, когда тебя послушают, также есть и великая мудрость не говорить, когда тебя слушать не будут.
Но всё-таки, как бы повел себя на том пиру рав Ицхак Зильбер? Было ли в нём действительно какое-то качество, которое позволило бы найти решение?
Недавно у нас в иешиве рассказали о случае, который мог бы дать ответ на этот вопрос.
Существуют разные организации, занимающиеся кошерностью кур, говядины и т.д. И многие с пеной у рта спорят о том, что можно кушать, а что нельзя. Существует в Торе и «кодекс поведения за столом», например, что можно кушать, если ты попал в гости, и позволено ли унизить хозяина, сказав, что что-то кошерно или не кошерно. Мы препирались об одном кашруте и вдруг кто-то произнес:
- Я видел, как в этой ситуации поступил рав Ицхак Зильбер. Была какая-то трапеза, рав Ицхак Зильбер спросил хозяина: "Простите, какой кашрут у этого мяса?" Тот ответил. Рав Ицхак не знал точного названия этого кашрута и ещё раз переспросил. Хозяин снова ответил, и видно было, что он начинает злиться. Рав Ицхак Зильбер взглянул на своего сына, рава Бенциона.Тот отрицательно покачал головой.Тогда рав Ицхак Зильбер положил кусок курицы себе на тарелку, засыпал сверху гарниром и стал очень увлеченно есть гарнир. Вдруг через пару минут он "вспомнил", что у него назначена встреча: - Извините, пожалуйста, мне надо срочно бежать, вы меня не проводите?
На тарелке осталась курица, засыпанная гарниром.
Я всё думаю: что сделал бы рав Ицхак Зильбер на том пиру? Наверное, он бы срочно вспомнил, что ему куда-то надо уходить, выскочил бы в коридор, схватил Бар-Камцу за руку и держал, держал до тех пор, пока у того полностью не прошла бы злость. Что-то бы при этом говорил и как-то при этом улыбался... И если бы Бар-Камца увидел, что хоть кто-то ему сочувствует, он простил бы свой народ.
Равнодушие - это паралич души, преждевременная смерть.
А.Чехов
Всё это было... и не было. Эти строки писал я. И не я. Мне лишь посчастливилось прикоснуться неумелым смычком к золотистой скрипке души моего героя. Послышались волшебные звуки. Они пронзали года, века, сплетались в причудливые словосочетания. Те слагались в предложения, а я с открытым ртом наблюдал, как создавался этот рассказ.
Жаркое израильское лето. Приближается начало поста Девятого Ава. Евреи плачут о разрушенном Храме. Я впервые начал поститься в 1993 году в Тбилиси, сразу же как узнал о существовании этого поста. Приехав в Израиль, я пошёл к Стене Плача во время поста. Стена Плача - это всё, что осталось от былого великолепия Храма. Там я видел много евреев в разных одеждах, молившихся по-разному. Люди стояли и плакали. Мне стало ясно, что если нас не будет объединять радость, то её роль выполнит общее горе. Плакал и я, и, если честно, кроме плача о Храме больше переживал о чём-то своём. О том, что мне уже под пятьдесят, а я ещё по-человечески не жил; о годах, проведенных на чужбине. О том, что я никогда не выучу как следует свой родной язык. Плакал и просил Всевышнего, как о великой милости, сделать для меня чудо: чтобы я мог помогать другим евреям приближаться к Б-гу. Такой глубины чувств мне больше испытать не привелось, хотя у Стены Плача и на могилах праведников я больше десяти лет всегда произношу одни и те же слова (произношу их по-русски, потому, что Всевышний понимает говорящих на всех языках):
- Дай мне возможность помогать другим!
За час до начала Девятого Ава (это было в 2004 году) позвонил младший брат. Он был немногословен:
- Скончался рав Ицхак Зильбер. Сегодня в 11 ночи похороны. Ты пойдёшь?
- Вряд ли, здоровье не позволяет. Я не выношу скопления людей. Кроме того, болят ноги.
Ариэль положил трубку. Я неожиданно разразился рыданиями. Уже больше никто не скажет мне, что он не может заснуть, зная, что требуется его помощь! Я ощутил, как мы все осиротели. Вся община - от маститых равов до девушек, вся религиозность которых заключается в вере, что если рав Ицхак Зильбер благословит, то всё будет хорошо. Через несколько дней я пошёл выразить соболезнование семье - к сыну покойного, раву Бенциону Зильберу. Но не мог к нему даже подойти - он был окружен толпой незнакомых мне людей, по-видимому, очень близких к семье рава Зильбера и рассказывавших разные подробности из жизни праведника. А мне, в общем, нечего было сказать. Я не был его учеником, никогда не был к нему близок... Правда, написал о нём два рассказа, но в них, наверное, уже описал всё, что я знаю о раве Ицхаке. Потом увидел объявление, призывавшее приносить воспоминания о нём и узнал, что пишется книга. Но я понял, что мне нечего добавить. Ведь я виделся с равом Ицхаком считанные секунды. Потом решил: "А почему я, собственно говоря, свысока думаю о секундах?" Ведь каждое "мгновенье раздаёт кому позор, кому бесславье, а кому бессмертие".
Я стал работать над темой.
Внимание привлекла одна история. Жили-были два брата, почти как у меня в семье. Один из них, младший, намного энергичнее; старший мне ближе. Обычная биография российских евреев. Папа и мама, Евгений и Оля Гойхманы, математики, кандидаты наук. Поздний брак, женились по сватовству. На Песах бывает маца, свинину в дом не вносят, дети - Дима и Миша. Родители готовы простить всё на свете, кроме женитьбы на нееврейке. А остальном - обычные советские люди, с их радостями и тревогами. Окуджава, Высоцкий, КВН...
И вдруг - перестройка, все вокруг крутятся... Младший, Миша, уезжает в Израиль. Дима думает защитить диссертацию, работает ассистентом на кафедре математики. 1990 год, денег не хватает. Миша предлагает Диме заработать в Израиле. Правда, на "колониальной" работе, платят сто долларов в месяц - собирать апельсины на плантациях. В тот период в России сто долларов были приличные деньги, а кроме того, появилась возможность присмотреться к жизни в Израиле. Правда, работать надо было по десять часов в сутки.
Дима на работодателя злости не испытывал. Но желание переезжать в Израиль полностью пропало. Вдруг позвонил Миша, говорит: "Есть какой-то раввин, узнал, что ты не делал обрезание, говорит, предлагает тебе 400 долларов, если ты согласишься". Но Дима отказался: он честный человек и привык брать деньги только за свою работу. Если бы он верил, что это необходимо, то сделал бы бесплатно, а так он не согласен. Говорит, что в Израиль ехать не хочет, ему там нечем заниматься, но некошерное он больше есть не будет. А что вообще делать - не знает. Миша предлагает: "В Москве есть ешива, ты можешь там жить, немножко учиться. Кроме того, мне нужен надёжный человек в Москве.
Я хочу наладить там небольшой бизнес, ты будешь моим представителем. А главное - ты обязан познакомиться с равом Ицхаком Зильбером".
Встреча с равом Ицхаком в московской иешиве "Торат хаим" особых эмоций у Димы не вызвала. Было непонятно, почему брат им так восторгается. Обычный старичок, правда видно, что добрый. Но никакой особой величавости, и желания следовать его советам не возникало. Кроме того, он тоже завёл разговор об обрезании и при этом взял его за руку. Вырывать руку у пожилого человека для парня, воспитанного в еврейской семье, было недостойно. Рав Ицхак крепко вцепился в его руку, повёз туда, где делают обрезания и не отпускал до тех пор, пока обрезание не было сделано. Он добился своей цели. Через несколько месяцев рав Ицхак прислал Диме тфилин.
- Я носил их три года, - рассказывал Дима, - пока мне не сказали, что я должен подарить их иешиве, а себе, в связи с хорошим материальным положением, купить более дорогие тфилин. Я так и сделал. Заказал тфилин у самого лучшего мастера. Но до сих пор жалею. Ведь те тфилин были от рава Ицхака.
Рав Ицхак скончался в канун Девятого Ава. Любое событие, которое происходит в жизни евреев, не бывает случайным и хочется как-то понять, почему оно произошло? Мы все, русскоязычные, считаем себя крупными специалистами, большими мудрецами в Торе. Евреи в этот день уже не могут учить Тору. И он скончался именно тогда потому, что это никому из евреев не помешает учить Тору. Он действительно был скромным человеком. Только сейчас мы можем понять, насколько велик человек, который никому ни в чём не хочет мешать.
Вернемся к событиям Девятого Ава. Мудрецы рассказывают одну историю, которая произошла около двух тысяч лет назад. Но мудрецы - они на то и мудрецы, чтобы анализировать какие-то простые, обыденные истории. Они могут на основании этого вынести приговор всему поколению. Вот история.
Жил-был один очень богатый человек. Сейчас, в наше время их тоже хватает. Этот богатый человек решил задать в своём дворце пир. Он пригласил на него мудрецов Израиля, много гостей. И в том числе своего друга по имени Камца. Но слуга перепутал и вместо любезного сердцу Камцы отнес приглашение к человеку по имени Бар-Камца, с котором хозяин пира враждовал. Бар-Камца очень обрадовался. Вероятно, ему была неприятна эта вражда и он решил, что тот человек хочет с ним помириться,- раз прислал приглашение. Причем, видимо, хозяин пира намеревался сделать это публично - люди увидят, что они не враги, совсем даже наоборот... Радостный, он пришёл на пир. Навстречу вышел хозяин, страшно удивленный и даже разозленный такой наглостью. Хозяин спросил его, мол, чего он сюда припёрся? Тот отвечает, что, дескать, пришёл по твоему приглашению, которое твой слуга принес мне.
- Я никогда не поручал слуге ничего такого. Встань и уходи.
Вы знаете, очень неприятно, когда тебя публично унижают. На Востоке (я вырос в Грузии) человека могут скорее зарезать, чем унизить. Потому что считается - кстати, то же самое говорит Тора - что когда ты унижаешь человека, ты убиваешь его не один раз, а несколько. Поэтому Бар-Камца стал просить: "Не прогоняй меня, я заплачу за себя". Вы понимаете, чем страшна ненависть? Когда человек ненавидит, он не ищет своей выгоды. Поэтому с ненавидящим человеком очень трудно иметь дело. Как писал Довлатов, когда ты говоришь с женщиной, то приводишь ей доводы логики и разума, а ей неприятен даже тембр твоего голоса... Так и здесь: ты ничего не можешь сделать с ненавидящим человеком, он не слушает разумных доводов, он не думает о своей выгоде... с ним очень страшно иметь дело. Тогда Бар-Камца сказал:
- Я заплачу не только за себя, но и за половину пирующих.
- Уходи! - ответил хозяин.
- Я заплачу не за половину пирующих, а за всех.
- Уходи! - настаивал хозяин. И схватил его за руку.
Бар-Камца ушёл расстроенный. И сказал себе: "Хозяин - невежа. За столом сидели мудрецы Израиля, они видели, что меня прогоняют - и никто из них не вступился за меня. Я уничтожу весь этот народ!" Потому что народ, который позволяет, чтобы так унижали человека...
Бар-Камца действительно решил уничтожить еврейский народ. Но как он мог это сделать? Он пошёл к римскому императору и сказал: "Евреи тебя не уважают, они уважают себя больше всех". Интересно, что обвинение в неуважении было выдвинуто не случайно. У римских императоров, которые время от времени смещали и резали друг друга, это - «пунктик». Не мог же Бар Камца признаться, что ему плевать на всех императоров и он мстит за то, что не уважают его самого?!
Император потребовал: "Докажи мне это". Бар-Камца предложил: "Возьми и пошли жертву, и увидишь, что они твою жертву не примут".
А в Храме принимали жертвы от неевреев. Когда император послал жертвенное животное, Бар-Камца взял и чуть-чуть надрезал ему губу. Для римлян, которые приносили жертвы своим богам, такая жертва подходила, а для евреев из-за этого изъяна она была уже ритуально нечистой. И евреи действительно отклонили жертву. Причем Тора обвиняет одного из мудрецов - то ли в том, что он не разрешил в период опасности принять не такую чистую жертву, то ли в том, что он запретил евреям убить доносчика? Как бы там ни было, мы считаем, что унижение человеческого достоинства одного, пусть даже и самого недостойного из граждан, явилось достаточной причиной для Всевышнего, чтобы уничтожить Храм и отправить евреев в изгнание.
Сказано, что каждое поколение, при котором не восстановлен Храм, виновно так, как будто оно само его разрушило. Потому что Всевышний посылает евреев на Землю для того, чтобы они чему-то научились. И если на протяжении стольких веков мы не научились уважать друг друга...
Я стал думать, а что бы сделал в такой ситуации рав Ицхак? Вместе с мудрецами выступил бы против хозяина? Мы не знаем, почему мудрецы тогда не сделали этого. Возможно, они считали, что хозяин не обязан терпеть гостя, которого он не хочет... Возможно, мудрецы опасались, что если они вступятся, то вместо
одного осквернения имени Всевышнего возникнет два - он грубо ответит и им. Ведь сказано, что как есть великая мудрость в том, чтобы говорить, когда тебя послушают, также есть и великая мудрость не говорить, когда тебя слушать не будут.
Но всё-таки, как бы повел себя на том пиру рав Ицхак Зильбер? Было ли в нём действительно какое-то качество, которое позволило бы найти решение?
Недавно у нас в иешиве рассказали о случае, который мог бы дать ответ на этот вопрос.
Существуют разные организации, занимающиеся кошерностью кур, говядины и т.д. И многие с пеной у рта спорят о том, что можно кушать, а что нельзя. Существует в Торе и «кодекс поведения за столом», например, что можно кушать, если ты попал в гости, и позволено ли унизить хозяина, сказав, что что-то кошерно или не кошерно. Мы препирались об одном кашруте и вдруг кто-то произнес:
- Я видел, как в этой ситуации поступил рав Ицхак Зильбер. Была какая-то трапеза, рав Ицхак Зильбер спросил хозяина: "Простите, какой кашрут у этого мяса?" Тот ответил. Рав Ицхак не знал точного названия этого кашрута и ещё раз переспросил. Хозяин снова ответил, и видно было, что он начинает злиться. Рав Ицхак Зильбер взглянул на своего сына, рава Бенциона.Тот отрицательно покачал головой.Тогда рав Ицхак Зильбер положил кусок курицы себе на тарелку, засыпал сверху гарниром и стал очень увлеченно есть гарнир. Вдруг через пару минут он "вспомнил", что у него назначена встреча: - Извините, пожалуйста, мне надо срочно бежать, вы меня не проводите?
На тарелке осталась курица, засыпанная гарниром.
Я всё думаю: что сделал бы рав Ицхак Зильбер на том пиру? Наверное, он бы срочно вспомнил, что ему куда-то надо уходить, выскочил бы в коридор, схватил Бар-Камцу за руку и держал, держал до тех пор, пока у того полностью не прошла бы злость. Что-то бы при этом говорил и как-то при этом улыбался... И если бы Бар-Камца увидел, что хоть кто-то ему сочувствует, он простил бы свой народ.